Кнорре Федор - Черная Трава
Федор Федорович Кнорре
Черная трава
Почтовые тройки, добежав под вечер до спуска в овраг, опасливо
упираясь, начинали спускаться шагом под откос, встряхивая глухими
бубенцами, шагом протопав по толстым бревнам мостка, выносили на пригорок,
и тут ямщик, неуклюже отваливаясь набок, скосив глаза и не выпуская вожжей,
обязательно оборачивался, спрашивая путешественника, как быть: заворачивать
ночевать на постоялый двор сразу за оврагом, или уж рискнуть, гнать
напропалую до Москвы, чтоб в темноте добраться до первого масляного фонаря
у городской заставы?
Самые нетерпеливые приказывали гнать, рассчитывая хоть к полуночи
добраться до своего Сивцева-Вражка, а путешественники более рассудительные,
осоловев от тряски, устало махали рукой в мучном от пыли рукаве, показывая
сворачивать на постоялый в надежде уже поутру, по ранней прохладе, часа
через два езды в далекой пыльной дымке с превеликим облегчением разглядеть
наконец первые жаркие блики на московских золотых куполах...
Теперь все, что было в те времена кривыми переулками с лабазами и
трактирами, заросшими травой тупичками, вишневыми садочками, дровяными
складами, трехоконными домиками с лавочками у ворот, - все давно ушло под
асфальт широчайшего городского проспекта. Пригородные огороды с
бесконечными рядами капустных кочанов и вонючими бочками на колесах,
обнищавшие загородные усадебки с подгнившими беседками с низкорослыми
античными статуйками, овсяные и жидкие ржаные поля с их пригорками и
овражками, болотца с пучками кривых березок на болотных кочках - все ушло
под асфальт, который широкой полосой, мягко взлетая на сглаженные
возвышенности, бесконечной полосой убегал за горизонт, днем и ночью шурша
под автомобильными шинами.
А по обе стороны автомагистрали вырастали новые дома, быстро
продвигаясь все дальше, складываясь в кварталы, и в них сейчас же вселялись
новые жильцы, путая названия новых улиц и номера кварталов.
Мы переселились в самые новые, самые крайние дома. Сразу там, где
кончалась стена нашего дома, уже начиналась необитаемая грязь: грузовики,
бульдозеры и всякие машины размесили кругом такую глиняную грязищу, будто
из нее они и дома строили, и даже удивительно было, что дома получились
песочного цвета, розоватые или со стенками в клеточку, точно арифметическая
тетрадка.
Начало пригревать солнце, и стали подсыхать и каменеть колеи с
отпечатками громадных рубчатых покрышек; мы, новые поселенцы, стали
понемногу в свободные часы после школы выбираться из домов и осматриваться,
перескакивая с кочки на кочку через желтые глиняные лужи.
Подъезжал какой-нибудь грузовик, заваленный мебелью и узлами, и
водитель кричал, высовываясь, как проехать в такой-то квартал или улицу, а
мы и сами не знали! Мы свой-то подъезд старались не очень надолго терять из
виду!
В воздухе было еще холодно, пахло горячим асфальтом, во всех этажах
хозяйки мыли окна. Наверное, им было очень интересно вот так протирать
радужное от мыльной пены, мутное стекло и наблюдать, как с каждой минутой
стекло делается все прозрачнее и за ним все яснее открывается совершенно
новый вид, целый мир, точно они после долгого путешествия вместе с домом
приехали в новую страну... Во всяком случае, нам так казалось.
Прямо от последних стен наших крайних домов начиналось большое
бугристое поле, и оно шло до того самого оврага, около которого когда-то
был постоялый двор.
Последние дни все это поле зазеленело, и было странно думать что эта
же самая трава тут росла и до нас, и ко